Введение

Аннотация. Данная работа представляет собой обобщённый теоретический взгляд на процессы в сфере политического и государственного управления, актуализированные к середине XXI века. Предпринимается попытка рассмотреть концепт координационного государства как нового формата взаимодействия государства и общества, организации государственной власти, осмысления новой роли и миссии государства, усилившегося в контексте глобальных угроз и неолиберальной «смерти». Рассмотрена методологическая база изучаемого концепта: политико-сетевое управление. Определены специфика, характеристики и инструменты реализации таких управленческих стратегий и формирования политических сетей, актуализированы социально-управленческие технологии как компоненты коммуникационного менеджмента, необходимые для настройки «мягких» форм координации, преодоления общественного недоверия к власти, имеющей место в последние годы.

Ключевые слова: связи с правительством, политические сети, координационное государство, публичные отношения, политическая управляемость, социально-управленческие технологии, лоббизм, вовлечение в публичность, группы влияния.

Актуальность темы исследования. Развитие общественных идей в XX веке показало тенденцию отхода от какой-то генеральной линии, что ознаменовало собой поражение монолитных идеологических массивов, чему примером может служить развал Советского Союза и всего социалистического блока в целом. Подобную тенденцию ещё отмечал в своих исследованиях К. Мангейм, концептуализируя социальные технологии по аналогии со стилями в искусстве (в частности, в архитектуре) и выделяя тренд на их фрагментацию ещё в прошлом столетии. Подобная ситуация, разумеется, привела к конфликту большого числа интересов, чья трайболизация изменила политический ландшафт, предоставив проактивное право развития политики меньшинств в условиях проекта политического постмодерна (наметилась политизация феминистского движения, экологического, этнического сепаратизма и т.п.). В свою очередь, студенческий 1968 год показал, что монолитная структура различных демократических систем в условиях биполярного мира невозможна, параллельно стали развиваться различные социально-управленческие технологии (GR, вовлечение в публичность и т.п.), которые были призваны сменить правительственные курсы от продвижения генеральной линии к созданию различных агональных, делиберативных площадок, предоставлении права голоса социальным философам.

Всё это стало реакцией на зарождающийся процесс общественного недовольства политическими институтами. Реализуемые социальные проекты XX века во многом оказались затратными, а различные «академические» социальные теории дали почву для атомизации обществ, поэтому поиск своего «политического пути», формирования нового общественного договора для многих стран стало приоритетной задачей, о чём говорит актуализация политики идентичности и символической политики в конце прошлого века. Недоверию граждан к политическим институтам также сопутствовало два тренда. Во-первых, в условиях относительно монолитного либерально-капиталистического идеологического массива в рамках биполярного мира так или иначе приветствовалась тенденция формирования «минимального государства» (государства «ночного сторожа») с целью борьбы с развитием диктатур (пример тоталитарных режимов первой половины прошлого столетия), что снизило определенность у людей в понимании назначения тех или иных политических институтов, продолжавших оставаться элементами проекта модерна. Во-вторых, государства стали систематически не справляться со своими обязательствами в мире, где общественные отношения стали стремительно усложняться. Это продемонстрировала несостоятельная мультикультурная политика, процессы регионализации, проблемы снабжения в 1970-х годах, вызванные эмбарго нефтепродуктов со стороны арабских стран, провалы общественного сектора, которые пытались восполнить в рамках ГЧП иные экономические агенты и т.п. Всё это не могло остаться без внимания граждан (на рубеже веков вспыхнула волна насильственных протестов по всему миру), а неолиберализм заговорил о «смерти» государства.

Тем не менее, ситуация в XXI веке показала, что глобальность проблем может быть разрешена только при обращении к государству, как носителю наибольших ресурсов. Более того, правительства оказали свою состоятельность в разрешении глобальных экономических кризисов, борьбе с терроризмом и т.п. При этом проблема доверия к политическим институтам сохранилась, что обнажило новый пул вопросов. Решение ситуации с низким доверием в условиях стремительно изменяющегося государства сейчас крайне актуально, а потому сами изменения, в первую очередь, должны быть нацелены на координацию действий с людьми, социальное регулирование и вовлечение в публичность, комбинация которых и является сутью исследовательского интереса.

Объектом исследования выступает государство и публичные отношения, как условные единицы высшего порядка абстракции, связь которых и формирует институт общественного доверия. В свою очередь, предметом исследования, выступают политико-сетевая методология, глобальные управленческие тренды и механизмы трансформации государства на пути к формированию его координационной разновидности.

Цели и задачи работы. Целью данного исследования является обнаружение той позитивной роли трансформационных процессов государства и концептуализация механизмов, которые призваны к середине XXI века на основе глобальных трендов управляемости максимально снизить общественное недоверие населения к политическим институтам.

Для достижения указанной цели были поставлены следующие задачи:

1. Концептуализировать основные положения координационного государства, представить набор базовых механизмов по его реализации, определить те тренды, на которых может базироваться такое государство к середине XXI века;
2. Максимально подробно разобрать политико-сетевую методологию как основу трансформации современных правительств в «координационной плоскости», определить применимость теории к механизмам становления такого государства и перспективы снижения недоверия к политическим институтам в условиях трансформации.

Теоретической основой данного исследования выступают отечественные и зарубежные исследования в области перспектив государственного управления, прогнозов развития управляемости, особенностей и шансов становления государственного управления. Особое внимание уделено политико-сетевой методологии, описанию её особенностей, включенности как в управленческий контекст, так и в сетевой анализ, которые обнаруживают себя в трудах исследователей менеджмента публичных ценностей, социальных философов и т.п.

Для решения поставленных в работе задач широко использована политико-сетевая методология.  Среди методов исследования можно выделить как общелогический инструментарий (анализ, синтез, понятийное абстрагирование), необходимого для систематизации фактического материала, так и к элементам компаративного анализа, необходимого для сопоставления представленных идей с объективной и актуализированной в данный момент реальностью.

Научно-практическая значимость работы заключается в попытке концептуализации теории координационного государства как самостоятельной и эффективной модели преобразования правительств в долгосрочной перспективе. Представленные наработки учитывают обозначившиеся сейчас глобальные тренды управляемости, которые позволяют выстроить потенциальную социально-проектную модель организации публичных отношений, призванных усилить элемент социального регулирования, согласовывать политический курс государства с требованиями и ценностями граждан, для которых правительство, по сути, организует свою работу, что в итоге призвано качественно снизить обозначившуюся проблему недоверия населения к политическим институтам.

Основная часть

На современном этапе развития политического управления и новых теорий можно отметить тот факт, что существующая в неолиберальном дискурсе, подстёгиваемая идеей глобализации, сентенция о «смерти государства» себя на рубеже веков не оправдала. Как показывает практика, есть ещё целый ряд проблем, решение коих возможно только с использованием способностей и огромных ресурсов, которыми может распоряжаться только государство. Эти проблемы обозначили новые границы в соотношении публичной политики и государственного вмешательства (борьба с терроризмом, глобальными экологическими проблемами, организация помощи общественному сектору в условиях экономического кризиса и т.п.), предваряя координационную трансформацию современных развитых и некоторых развивающихся государств.

О сущности координационного государства. Государство при этом «ищет управляемость» в русле таких тенденций, как снижение роли легитимного насилия, как особенности государственной политики, имеется в виду эффективной политики, т.к. сам концепт эффективности становится на современном этапе превалирующим, определяющим общественную поддержку политическому курсу, а потому заменяющему старые концепты о легитимности в форме политического представительства на правительственные комплексные программы[1].

Сама комплексность, в свою очередь, выступает гарантом новых отношений государства и общества, т.к. для решения современных проблем требует нескольких центров принятия политических решений, а также связующих эти центры политических сетей, гармонизирующих социальную связь посредством использования социально-управленческих технологий. Политические сети, таким образом, выступают доминирующим методологическим инструментарием, в русле которого и развиваются современные теории управления, а также тем концептом, который предзнаменует собой смену роли государства с администратора на арбитра и координатора, минимально вмешивающегося в публичный процесс, который, в свою очередь, выкристаллизовывает публичные ценности, с которыми и должны работать современные правительства. Таким образом, государство противостоит некогда классическим, партикулярным, клановым формам интересов, делая ставку на многослойную и по составу разностороннюю сферу публичной политики[2].

Высказанный ранее тезис об интенсивности связей государства и общества в условиях расширяющегося публичного дискурса (governance) приводит к трансформации представления о государстве как о механизме, заточенном на предоставлении и оказании качественных публичных услуг, помимо этого добавляя сентенцию о направленности служебной политики на усиление публичной ценности оказываемых услуг (и как следствие – повышения «нужности» правительства), что особенно важно в условиях демократичности системы, в которой может существовать координационное государство[3].

Комплексность, требующая координации, в свою очередь, актуализирует и такую подвижку в государстве, как стремление последнего стимулировать участие в публичности тех политических игроков, которые в полной мере позволяют обеспечить удовлетворение публичных нужд. Как отмечает Л.В. Сморгунов, наблюдается «эволюция трипартизма в направлении вовлечения в этот процесс ассоциаций гражданского общества, новых социальных движений»[4], что ведёт к усилению позиций институтов государственно-частного партнёрства. Такой аспект функционирования правительства на современном этапе обеспечивает социально-управленческая технология «связей с правительством», которая актуализирует т.н. «построение новых способностей государства», приводит систему взаимодействия властей и общества к «динамическому» двухстороннему равновесию[5], что перекраивает современное правительство (и позволяет сохранять конкурентоспособность), отказывая ему в комфортных условиях административного существования, которое имело место в предыдущие десятилетия и составляло его управленческую суть.

Однако рассмотренные выше тенденции представляют собой идеально-типическое преобразование государства, в духе моделей М. Вебера. Нужно понимать, что все трансформационные процессы, касающиеся политических систем с их сложными, часто костными институциональными структурами и субъективным фактором, расширяющим границы и грани концепта властвования, способно порождать и антипатичные, далёкие от описываемого идеала формы. И ключевым фактором здесь, пожалуй, выступает, интенсивность проникновения государства в публичную сферу, крайней формой которой является «интервенция в публичность», не позволяя обществу тем самым себя контролировать, но делая, в свою очередь, публичные ассоциации односторонне управляемыми[6].

Безусловным достижением подобной «интервенции» выступает неэффективность, причём по схеме «управляемая публичность – бесконтрольное государство» с такими атрибутами, как плохо организованный порядок, императив и лейтмотив несправедливости, мобилизация без внутренних стимулов и политическая апатия, приводящая к застойности (осознанно консервируемой справедливости), поддержка из боязни или просто без доверия[7]. Подобная ситуация является отличным условием для развития «карманных» форм эффективности, частичного (приватного) контроля кланового типа, маскируемого под маской «насаждаемой» публичности, поглощения государства частными интересами (state capture)[8].

«Лекарством» от такой «хвори» обычно называют обращение к принципам минималистской концепции демократии, либеральному дискурсу о публичности, заново пересматривая и совершенствуя систему политических репрезентаций, а также публичной конкуренции, базирующейся на идее свободы слова. Таким образом, создаваемое новое публичное пространство пересматривает функции государства, его миссию, последнее становится важным, но одним из многих агентов публичности[9]. В целом здесь меняется и роль прежних важных публичных акторов (партий). Отмечается, что их монопольная роль репрезентации с властным ресурсом падает, поскольку, помимо усложняющегося общества и сближения партийных функционеров с государством, они отрываются от ответственности за актуализированные публичные приоритеты и результаты их реализации, что является атрибутом современного сетевого взаимодействия[10].

Трансформация, получается, наблюдается в публичной сфере как повышение роли государственных и негосударственных акторов в производстве и осуществлении публичной политики, меняя структуру связей с гражданскими ассоциациями по линии сотрудничества, а не отчётности, игнорирования, «сожительства» без обязательств для государства и т.п. Параллельно этот процесс сопровождается гораздо большим и значительным вовлечением в публичность со стороны граждан, тем самым ограничивая автономию государства значимостью исходящей от ассоциаций, людей социальной власти.

Таким образом, мы наблюдаем двойственную природу публичной политики, где наравне с многообразием теневых механизмов взаимодействия государства, бизнеса и гражданского общества в процессе выработки политики осуществляется активное вовлечение широкого круга акторов в публичную сферу в контексте реализации экономического и социального курса. В данном аспекте возникает система политического управления, реализуемого на разных уровнях, причем каждому уровню соответствует разная степень публичности и вовлеченности участников политического процесса. Такое многоуровневое управление в теоретическом отношении сочетается с концептами «сетевого управления», «качественного управления», «менеджмента публичных ценностей» и характеризуется ключевой ролью знания, которое обусловливает логику взаимодействия всех участников как на горизонтальных уровнях, так и в межуровневой коммуникации[11].

О методологическом основании развития координационного государства. Функционально и методологически координационное государство существует в модели политических сетей, поэтому на их особенностях нужно остановиться подробнее. Во-первых, стоит отметить, развитие механизмов сетевого политического управления возможно лишь со снижением способности государства управлять обществом, что укладывается в современные экономические модели горизонтальной эффективности, от которой в значительной мере в условиях неолиберального дискурса зависят современные демократические правительства[12]. Во-вторых, снижение управления государства приобретает вид и характеризируется переходом от государственно-центричных моделей выработки политики к интерактивным, раздробленным, многомерным механизмам с участием целого ряда государственных и негосударственных субъектов[13].

Взаимозависимость, в-третьих – это ключевой элемент в построении и поддержании политических сетей. Причём, взаимозависимость – это фундамент для просто политических сетей, которые могут быть очень централизованными, закрытыми, а могут основываться на балансе публичности в условиях демократии[14]. Их, в свою очередь, следует различать по тому факту, что первый их вид тяготеет к связям, основанным на поглощении ресурсов, а вот вторые базируются на идее поиска равноудалённой, но всеобщей ответственности, помогающей поддерживать в гомеостатическом состоянии политическую, публичную и иные сферы приложения своих интересов акторами. Отсюда вытекает четвёртая методологическая и функциональная особенность – структурные свойства сетей могут влиять на характеристики и деятельность политико-публичных игроков. П. Кенис и Д. Кноук приводят различные доказательства, которые связывают качества межорганизационных пространственных сетей с отношением организаций-членов к взаимодействию их в рамках. Например, они предполагают, что с возрастанием уровня централизации образование связей замедляется и взаимодействие уменьшается[15].

Помимо ответственности есть и ещё одна характеристика, описывающая сети в условиях складывающегося координационного государства. Это знания, на которые нацелены управленческие технологии, заточенные на взаимодействие участников сетей по вопросу производства, воспроизводства и циркуляции этих знаний, необходимых для эффективного функционирования сети. В данном контексте в мировой политической науке широко применяется концепция «governance», близкая в вопросе коннотаций с терминами «рынок» и «иерархия» как двумя способами координации взаимодействий[16]. Вышеупомянутые тенденции трансформации механизмов взаимодействия государственных и негосударственных акторов свидетельствуют об изменении управленческой парадигмы в современных условиях. Следует подчеркнуть, что государство, когда оно вовлечено в публичную сферу, стремится выступать координатором системы многоуровневого управления, способствуя формированию коллективных целей, гармонизирующие связи с целями политики государства.

Несмотря на глубокую связь концепции соуправления с синтезом рынка и иерархичности, вытекающая из неё координация отличается от каждого из указанных типов связи в отдельности. Так, например, от администрирования её отличает нацеленность на децентрализацию и ключевую роль общественных структур, которые идут вразрез с представлением администраторов о роли иерархических структур государственной власти и управления. Рынок, в свою очередь, отличается акцентом на торговой сделке, где идея коллективной ответственности и осознанных ограничений не пользуется популярностью, заменяя это концептом максимизации интереса-прибыли. Координация реализует себя посредством механизмов социального регулирования, снижая значимость, но не исключая полностью идеи легитимности и контроля, на которых основано госрегулирование[17]. Для иерархии характерны четкие функции и векторы контроля и власти и директивные процессы в рамках организации; они ориентированы в направлении усиления бюрократического позитивистского режима принятия решений, основанного на устранении проблем с помощью экспертов, а не локального опыта[18].

Основным механизмом координации выступают общие переговоры государственных и негосударственных структур по группе наиболее значимых вопросов, что является обязательным и во многом эффективным прологом к принятию политических решений. Место таких переговоров – публичная сфера, отличительной особенностью которой выступает равный доступ всех участников к нематериальным ресурсам (в основном, к знанию), что относительно балансирует всех участников переговорного процесса[19].

Координационное государство имеет прямую зависимость от специфики функционирования разветвлённых политико-публичных сетей, для оптимального существования которых Р. Паркер определила следующие факторы (их же можно считать принципами организации координационного государства): децентрализация механизмов принятия решений, объединение акторов достигается посредством коммуникационных механизмов и социальных связей; отсутствие механизма влияния участников друг на друга; свобода информации; развитость параметров плотности, широты, доверия, взаимности и общей идентичности, которые циркулируют, аккумулируют, развивают и стимулируют сети[20].

Значимыми в сетях являются структура и взаимодействие. Последнее есть процесс создания связей с другими звеньями для укрепления, но не централизации своеобразных политико-публичных «паутин» посредством различных форм публичности (конференции, форумы, слушания и т.п.). В отличие от сетевого взаимодействия, сетевые структуры в результате формируют новые ценности, новые отношения, измененные восприятия[21]. Таким образом, сетевое политическое управление может быть определено как «способность институциональной матрицы государства, в котором отдельные лица, фирмы, социальные группы, общественные организации и политики взаимодействуют друг с другом, для осуществления и поддержания государственной политики и улучшения координации частного сектора»[22].

Однако необходимо понимать, что управление и коммуникация есть различные функции, поэтому для создания и определения эффективности координационного государства подобное разграничение может создать трудности, что позволяет говорить о разной интенсивности координации. Г. Тэйсман и Э.-Г. Клийн утверждают, что, в то время как с одной стороны существует активное взаимодействие между государственными и частными партнерами, с другой ощущается недостаток совместного принятия решений и преемственности в кооперации[23]. Это приводит к ситуации формирования диалога, но не управления, нацеленного на многоуровневую выработку и принятие политических решений. Можно констатировать, что и в таких структурах, на самом деле, существует малый круг лиц, реально воздействующих на процесс принятия решений[24]. В яркой форме подобное демонстрирует и современная Россия, где государство всё же не готово в полной мере делегировать полномочия частным игрокам на формирование политической повестки и соответствующего курса.

Можно констатировать, что в условиях координационного государства востребовано множество форм сетевого взаимодействия общества с органами государственной власти: экспертная работа, лоббирование интересов, коммуникация со СМИ, участие в работе общественной палаты и советов, публичные слушания, контакты с различными ветвями власти и т.п.[25] При этом эффективность каждой данной формы находится в жёсткой зависимости от поддержки их государством, рассматривающего на данном этапе только коммуникационный уровень взаимодействия (не управленческий его аспект). Однако и это служит делу развития координационных способностей государства.

Сетевой подход делает акцент на том, что развитие координации и взаимодействия в расширяющейся публичной сфере должно быть направлено на увеличение прямых и непрямых связей между участниками сетей, сетевого управления, что сформирует кредит доверия к ним и представляемым ими институтам, приведет к согласованию и взаимности действий, сформирует «активную» идентичность деятельного свойства. В этом осознанном и направленном движении достигается эффект общего организационного развития, при этом избегающего примата частных интересов, над общественными, обогащёнными знаниями и навыками различных взаимодействий, балансируя все формы интересов.

Заключение

Новый виток развития трансформационных процессов и социально-управленческих технологий приводит к появлению политических сетей, при которых упрощаются механизмы производства и воспроизводства нематериальных активов (знаний), привлекаются публичные акторы и партикулярное общество к выработке и реализации политических решений посредством социального регулирования политического процесса, появляется и расширяется многовекторное публичное поле, в котором участники стремятся находить точки соприкосновения и формировать коллективную ответственность. Это, в свою очередь, приводит к стремлению к координации, преобразуя общественно-политические структуры и механизмы публичного управления. В условиях сетевой политической коммуникации отбираются наиболее эффективные координационные механизмы, позволяющие минимизировать издержки и максимизировать эффективность взаимодействия, что составляет суть координационного государства и переход публичных отношений на горизонтальные связи, которые могут составить суть обновлённых правительств к 2045 году, призванных снизить тотальное и нарастающее недоверие граждан к политическим институтам.

Современными особенностями и характеристиками организации публичных отношений стали консенсуальные меры взаимодействия, широкий и комплексный характер проектов, а также переход от агонально-конфликтной природы к модели информационного снабжения трансформирующегося правительства, тем самым, снимая отчасти напряжение в социальной системе, где ещё сильны традиции политического представительства и идентификации, но политика оценивается не по завоеваниям некоторых политических групп, а по эффективности всё более политически обезличенных, но адресных государственных программ. Это повышает роль когнитивной составляющей (знаний) и включает нематериальные факторы в матрицу политико-сетевых взаимодействий, делая их основным «топливом» для развития новых видов коммуникации, управления и накопления общественного блага.

В таких условиях социальное регулирование выступает доминирующим фактором связи государства и общества и главной ценностью в определении политики, реализуя одновременно делиберативный и меритократические принципы выбора наиболее значимых социальных проектов. В этом случае концепт «координационного государства» выступает не как вещь в себе, не как широко ценностно окрашенный и самостоятельный социальный проект, но как набор взаимно действующих социально-управленческих технологий и как площадка высокого системного и всеобъемлющего доверия для граждан в вопросе выбора новых векторов развития общества. По сути, это программная организация работы эффективных институтов в тех условиях высокой неопределённости, когда старые «лекала» управляемости показывают свою несостоятельность (примат политического представительства, множественность и актуальность фактора идентичности и т.п.). И, как нам видится, в долгосрочной перспективе (к середине этого века) это наиболее эффективная программа по повышению общественного доверия институтам, которые имеют место в современных развитых и отчасти развивающихся обществах нашего мира.

Список использованной литературы

1. Кулакова Т. А. Вовлечение в публичность: связи с правительством // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. – 2015. – № 1-2 (51). С. 96-99. 
2. Сморгунов Л. В. В поисках управляемости: трансформации теории публичного управления в XXI веке // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6: Философия. Культурология. Политика. Право. Международные отношения. – 2011. - № 4. – С. 85-96.
3. Сморгунов Л. В. Государство и политика модернизации // Вестник философии и социологии КГУ. – 2010. – № 2. – С. 132-139.
4. Сморгунов Л. В. От интервенции к координации: возрождение государства и трансформация режимов взаимодействия государства и общества // Государственное управление в XXI веке. – 2009. – № 3. – С. 226-245.
5. Сморгунов Л. В. Сетевая методология исследования политики // Политический анализ: доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ. Вып. 2 / под ред. Г. П. Артемова. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2001. – 105 с.
6. Сморгунов Л. В. Управляемость в условиях неопределённости// Мир через 100 лет. РСМД. URL:  https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/upravlyaemost-v-usloviyakh-neopredelennosti/ (дата обращения: 17.05.2020).
7. Шерстобитов А. С. Трансформация механизмов взаимодействия государственных и негосударственных акторов в процессе перехода к координационному государству // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6: Философия. Культурология. Политика. Право. Международные отношения. – 2011. –№ 4. – С. 97-103.
8. Яковлев А. А. Эволюция стратегий взаимодействия бизнеса и власти в российской экономике // Российский журнал менеджмента. – 2005. – № 1 (3). – С. 27-52.
9. Ahrens J. Governance and Economic Development: а Comparative Institutional Approach. – Cheltenham: Edward Elgar, 2002. – 433 p.
10. Borgatti S. P., Foster P. C. The Network Paradigm in Organizational Research: а Review and Typology // Journal of Management. – 2003. – Vol. 29. № 6. – P. 987-1008.
11. Fischer F. Reframing Public Policy: Discursive Politics and Deliberative Practices. – New York: Oxford University Press, 2003. – 266 p.
12. Keast R., Mandell M. Network Structures: Working Differently and Changing Expectations // Public Administration Review. – 2005. – Vol. 64. № 3. – P. 367-392.
13. Kenis P., Knoke D. How organizational field networks shape inter-organizational tie-formation rates. // Academy Management Review. – 2002. – Vol. 27. № 2. – P. 23-38.
14. Parker R. Networked Governance or Just Networks? Local Governance of the Knowledge Economy in Limerick (Ireland) and Karlskrona (Sweden) // Political Studies. – 2007. – Vol. 55. № 1. – P. 112-130.
15. Pierre J. Conclusions: Governance Beyond State Strength. – Oxford: Oxford University Press, 2000. – 413 p.
16. Pierre J., Peters B. Governance, Politics and the State. – Basingstoke: Macmillan, 2000. – 256 p.
17. Stivers C. The Ontology of Public Space. Grounding Governance in Social Reality // American Behavioral Scientist. – 2009. – Vol. 52. № 7. – P. 1092-1117.
18. Stoker G. Public Value Management. A New Narrative for Networked Governance? // American Review of Public Administration. – 2006. – Vol. 36, № 1. – P. 73-92.
19. Teisman G., Klijn E.-H. Partnership Arrangements: Governmental Rhetoric or Governance Scheme // Public Administration Review. – 2002. – Vol. 62. № 2. – P. 196-211.